«Несть человек, иже жив будет, и не согрешит»

Размышления священника о том, что значит быть христианином

Апостол Иоанн Богослов в своем Первом послании говорит: если мы думаем или говорим, что грехов не сделали, то тем самым отрекаемся от Христа.

Если бы мы только Евангелие читали!.. У нас в голове парадигма совершенно не евангельская: мы хотим стать безгрешными. Но это невозможно никому.

Нельзя ставить себе задачу, которая недостижима; нет такого человека и быть онтологически не может. А мы ставим себе цель, как бы нам достичь безгрешного состояния. Нам нужно достичь не безгрешного состояния, а смиренного состояния, ибо корень всех грехов – гордыня. И поражает гордыню именно смирение, которое мы вкушаем в благодати Иисуса Христа.

Поэтому процесс получается простой: я сегодня согрешил тем-то, тем-то и тем-то. Я падаю перед Богом, плачу, каюсь, что не так жил, что Его не люблю, что у меня безобразная жизнь, и вкушаю Его прощение, Его мир, Его благодатное смирение. И от плача к плачу я становлюсь смиренным, то есть во мне все меньше и меньше гордыни, я все меньше раздражаюсь, все меньше завидую, все меньше гневаюсь, все меньше похотствую, меньше делаю чего-то нехорошего.

Но смирение и благодать имеют такую природу, что свои недостатки и свои ошибки я не перестану видеть никогда. Я начал с того, что плачу о том, что накричал на жену, а через пятнадцать лет плачу о том, что нехорошо думаю о себе и о своих детях, сомневаюсь в том, что они спасутся. Значит, я не люблю их, ибо любовь всему верит и всего надеется. Я не верю в спасение собственного ребенка, который сидит рядом, курит траву и играет на компьютере. Я не верю, что он может выбраться, у меня нет сил подойти к нему и обнять его, и я плачу о том, что у меня нет на это сил. Проходит еще пятнадцать лет, и я плачу уже о том, какая я неблагодарная скотина, все мои дети давно в монашестве, моя жена давно упокоилась во святых, причастившись перед смертью Христовых Таин, а я по-прежнему живу, и когда у меня болят четыре раковые опухоли, я до сих пор ропщу, что они у меня есть. И в этот момент я ощущаю себя грешнейшим человеком на земле, потому что люди страдают хуже меня и не ропщут, хотя никакие не христиане.

Дело не в том, что я хочу достичь какой-то немыслимой чистоты. Дело в том, что я просто живу со своим Христом, я свою жизнь чищу под Христа, чтобы во мне Христа было больше, а ветхого человека меньше. Этот ветхий человек совершенно никогда не исчезнет, но он становится все меньше и меньше, более крошечным, а плач мой об этом ветхом человеке становится все больше, все обильнее. И все больнее моему сердцу от того, что я, несмотря на все Его милости и благодеяния, совсем Его не люблю, и терпеть Его руку мне трудно, и благодарить Его за скорби я не могу.

Когда мы боремся с мелкими грехами и молимся о том, чтобы достичь состояния безгрешности, мы просто не туда смотрим. Мы смотрим на себя: вот сегодня я грязный – пойду почищусь. Почистился – опять грязный. У нас все связано с банной процедурой: сколько я себя ни чищу, сколько ни молюсь – все равно грязный.

А надо смотреть на Христа, жить со Христом. Когда мы живем со Христом, мы творим Его волю. Мы знаем, что Он нас любит, ведет нас по жизни, что Он от нас никогда не отречется, что Он помогает нам каждую секунду нашей жизни – и сердце наше исполняется благодарностью. А когда наступает вечер или приходит время покаянных молитв перед Причастием, мы сокрушаемся, понимая, что всего этого недостойны, что все делаем по-прежнему не так. Но, плача, мы чувствуем, как Он приближается к нам, утешает нас, ободряет, исцеляет.

Если этого нет – тогда все формально. А этого нет, так как плачем мы просто потому, что мы, слава Богу, нравственные существа и какие-то недостатки своей жизни видим. Надо начать исполнять заповеди Божии и поверить, что, исполняя заповеди Божии, мы в момент исполнения заповеди в Нем живем, Им живем, Его силой эту заповедь творим; то есть Он с нами, Он любит нас. Это христианская вера; она свидетельствует нам о том, что Христос уже вошел в нашу жизнь, Он уже стоит с нами. Мы и в храм-то ходим потому, что Он с нами. Мы и на исповеди плачем хоть чуть-чуть потому, что Он с нами. Его не надо добиваться, Его любви не надо искать, она здесь, она уже дана. В этом суть христианской жизни.

А мы отбрасываем себя в Ветхий Завет: сегодня нагрешили – надо какую-то жертву принести, чтобы очистить грехи. Думаем: «Сделаю пять поклонов, очищу себя от грехов. Нет, мало. Святой воды выпью. Глядишь, Господь на меня призрит с высоты и спасет когда-нибудь». Мы своим неверием сами себя опрокидываем в какую-то дохристианскую эпоху. Христос говорит: Я с вами во все дни до скончания века. Аминь. Этими словами заканчивается Евангелие от Матфея.

Когда мы приходим креститься, Он входит в нашу жизнь и больше нас не покидает никогда. Это мы можем Его покинуть, но, как говорят некоторые святые отцы, даже тогда Он не отрекается от нас, не покидает нас и идет с нами в ту мрачную страну греха, в которой мы находимся. Он всегда борется за нас до последнего. Его любовь не надо завоевывать. Его внимания не надо добиваться. Надо добиваться совсем другого. Нам кажется, что если мы станем чистыми, Он на нас посмотрит. Он всегда смотрит на нас, Он всегда поддерживает нас. Задача в том, чтобы мы видели себя изнутри и понимали, что мы ничего, достойного этой любви, до сих пор не делаем. И тогда у нас возникает плач не от того, что мы нечисты, а от того, что мы Его по-прежнему не любим. И это познание не разрушает мои отношения со Христом.

Например, мы с матушкой живем 12 лет, и каждый новый год, каждый день, прожитый с ней, мне открывает только одно: я мало ее люблю. Мало! Когда я женился на ней, я был уверен, что люблю ее всем своим сердцем, но теперь я понимаю, как мало я ее люблю и как безумно стыдно мне за то добро, которое она мне делает. Мне хочется стяжать еще любви, чтобы ее жизнь была еще более богатой (не в материальном смысле, а в смысле радости), чтобы срастись с ней сердцем.

И с Христом так же. Мы плачем не от того, что грешим, – мы не можем не грешить. Мы плачем от того, что мало любим. Мало любим людей, которых Он возлюбил, и, естественно, мало любим Его, потому что не любим людей, которых Он так любит. Вот это и рождает подлинное покаяние. Это то, чем жили христиане первых веков, христиане монашеской эпохи и христиане вплоть до XVIII–XIX веков.

Молитва покаянная – это плач перед любимым, а не перед Судьей. «Ты же просишь, Ты веришь, Ты помогаешь, а я неблагодарный и миролюбивый, я люблю все скотские вещи в этом мире. Прости меня, помоги и дай силы». Вот тогда у нас каждое покаяние будет опытом общения с любящим и утешающим Богом. Ведь Он – наш Отец.

Например, наш ребенок пошел косить траву и поранился или случайно убил животное, в траве сидевшее. Он бежит к нам с печалью, с окровавленным тельцем на руках. Мы его бить, что ли, будем? Может, и есть такие люди, но мы же понимаем, как ему плохо, ведь он хотел как лучше, а получилось по-человечески. Мы обнимаем его, утешаем, говорим: «Не переживай, научишься, у тебя получится». Мы его одобряем, вдохновляем.

Мы настолько потеряли правильное отношение к любви, мы настолько не умеем любить! Да что там не умеем – мы не хотим любить. Мы настолько закрылись, что чужды тому, чтобы сказать: «Господи, я хочу любить людей».

Вот Иоанн Кронштадтский. Это человек, который является образцом любви к людям. У него же чуть не каждый день были срывы, он мог на кого-то накричать, кого-то обидеть, с кем-то повздорить. У него были непростые отношения с женой. Но почитайте его дневник: все это он оплакивал; он хотел, чтобы в сердце любви было больше, но оно все равно оставалось человеческим. Люди снаружи видели, как он любвеобилен, насколько он богат и щедр любовью, а он внутри страдал от того, как мало он любит. Он семьдесят восемь человек ущедрил, пожалел, утешил, а на семьдесят девятого сил не хватило – и он всю ночь плакал о том, что у него не хватило сил, что он любит не так, как Христос.

Я уже говорил сегодня, вся беда в том, что мы выросли как терновник. Мы не плодоносящее дерево. Мы выросли почти как сорняки, потому что в то атеистическое время не было не только нормальных отношений с Богом, но почти не было нормальных отношений среди людей. Конечно, оставались светлые люди, умеющие любить, но их было катастрофически мало. Поэтому мы не умеем любить, не понимаем любви. И поэтому нам трудно понять, что же, собственно, ждет от нас Христос, каковы должны быть отношения между нами и Богом. Так как мы не умеем поверить в безусловность Его любви, наше покаяние и наша молитва становятся формальным действием…

Священник Константин Корепанов

Закладка Постоянная ссылка.

Обсуждение закрыто.